1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46

Драматизм положений, сосредоточение внимания на драматических моментах, драматическая экспрессия внешних движений сами по себе, независимо от диалогов, придавали поэме драматический характер. Это была готовая канва для лирической или романтической драмы.

«Бахчисарайский фонтан», выразив собой наибольшее приближение Пушкина к романтизму, повидимому, именно своими отвлеченными от конкретной действительности сторонами не удовлетворял Пушкина. И характерно, что одновременно с «Бахчисарайским фонтаном» Пушкин начал поэму «Братья разбойники» (1821—1822). Это была попытка построения романтической поэмы уже на материале русской жизни, русского песенного фольклора. В основу поэмы, по свидетельству Пушкина, положено истинное происшествие: «два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись» (XIII, 74). По пушкинской концепции, приняться за разбойничье ремесло принудила обоих братьев нищета:

Мучения совести, которые младший брат переживает в остроге, и терзающие его в бреду воспоминания о зарезанном старике подчеркивают ту мысль, что именно социальные условия толкнули братьев на путь преступления.

Сюжет поэмы Пушкин пытался обработать в духе народных разбойничьих песен. Влияние народно-песенного стиля ограничивается, впрочем, немногим: отрицательным сравнением, образующим зачин поэмы («Не стая воронов слеталась»), и метафорическим обозначением разбойничьего ремесла, заимствованным из народных песен («В товарищи себе мы взяли Булатный нож да темну ночь»). Характерно для поэмы также намеренное «снижение» стиля, введение народно-бытовых понятий и выражений. Посылая Бестужеву свою поэму или «отрывок», как он называл ее, Пушкин писал: «... если отечественные звуки: харчевня, кнут, острог — не испугают нежных ушей читательниц Полярной Звезды, то напечатай его» (13 июня 1823 года; XIII, 64). С точки зрения приближения языка к бытовой речи Пушкин и оценивал положительно свою поэму. Он говорил в письме к Вяземскому от 14 октября 1823 года: «как слог, я ничего лучше не написал» (XIII, 70). Интересно, что пушкинская поэма была усвоена народным театром; отдельные ее куски вошли в народную пьесу разбойничьего жанра — «Лодка».

Поэма «Братья разбойники» была, повидимому из-за социальной остроты сюжета, уничтожена. До нас дошел лишь один отрывок, напечатанный при жизни Пушкина. Неоконченный «Вадим» (1821—1823) представляет собой аналогичную попытку создания поэмы на материале русской легенды. Герой должен был явиться здесь в роли освободителя славянского народа от поработителей-варягов.

К 1821 году относится «Гавриилиада» — фривольная и пародийная антицерковная поэма. «Гавриилиада» начата тотчас после окончания «Кавказского пленника». Непосредственным поводом для поэмы послужило то, что на страстной неделе 1821 года (3—9 апреля) Пушкин принужден был выполнять обряд говения. Это вызвало у Пушкина усиление антицерковных настроений, которые выразились, между прочим, и в послании к В. Л. Давыдову (декабристу).

«Гавриилиада» направлена против придворного мистицизма, который в 1821 году достиг высшей силы (это были годы «деятельности» известных мракобесов Рунича и Магницкого). На это, в частности, указывается в черновом наброске предполагавшегося, но не осуществленного посвящения к поэме:

Поэма построена на том же приеме замены религиозных мотивировок эротическими, как и пародия на Жуковского в «Руслане и Людмиле». В 1822 году Пушкин задумывал вернуться к теме о Бове. В связи с этим он просил Н. Н. Раевского прислать ему сборник русских сказок. К этому же времени относится и первая запись сюжета сказки о царе Салтане. Параллельно Пушкин составлял план исторической поэмы о Мстиславе. Этот замысел не осуществился, но завершена была «Песнь о вещем Олеге». Все это показывает намерение продолжать линию, намеченную в «Руслане и Людмиле».

6

Беспримерная в истории мировой литературы быстрота пушкинской идейно-художественной эволюции, отражавшей богатство и своеобразие идейной жизни передовой России, сказалась и в том, что он еще в течение романтического периода своего творчества стал осознавать слабые стороны романтического метода. Реалистические элементы, созревавшие внутри пушкинского романтизма, с наибольшей силой сказались в поэме «Цыганы» (1824, напечатано полностью в 1827 году).

Алеко — это совсем не слабый, тоскующий человек, как Пленник. Он озлоблен против людей и «просвещенья» (т. е. цивилизации), он мстителен, он «зол и смел». Разочарование его не так пассивно, как у Пленника, и имеет более глубокие корни. Пленник бежит от света, изверившись в дружбе и любви. Он устал от «суеты», от «неприязни», от «клеветы». При этом существенную роль играет личная причина: несчастная любовь. Протест Алеко носит более принципиальный характер. В его скупых, как бы вынужденных признаниях (характерная черта, показывающая скрытность), которыми он отвечает на вопросы Земфиры о его прошлом, затрагиваются, правда намеком, политические мотивы:

Обличительные речи Алеко по поводу «светской жизни» звучат еще энергичнее в черновиках поэмы: «Торгуют вольностью — развратом И кровью бледной нищеты», «мысли гонят у суеверных алтарей». Протест против рабской цивилизации выражен особенно сильно и полно в отброшенном впоследствии Пушкиным монологе Алеко над колыбелью сына:

«Цыганы». Титульный лист первого издания поэмы (1827 г.).

Социальное содержание обличительных речей Алеко определяет положительные черты этого героя как протестанта. Однако Пушкин вскрыл заключавшееся в этом протестующем герое внутреннее противоречие, разоблачил его индивидуалистические черты, противопоставив им «смиренную вольность» идеализированной в духе «естественного права» цыганской общины. Эта цыганская община, в которой реализуются утопические мечты Алеко, оказывается контрастной по отношению к нему. Контраст этот подчеркивается антитезами: цыганы — «дети смиренной вольности», Алеко — «гордый человек»; цыганы — «робки и добры душою», Алеко — «зол и смел». В цыганской общине царствует один только «естественный» закон справедливости и сохраняются во всей полноте природное равенство и природная свобода. Цыганская «вольность» поэтому ограничена «смирением» и «добротой», т. е. внутренними этическими нормами, требующими безусловного уважения к свободе другого человека. Этих норм не признает Алеко: он «для себя лишь хочет воли». Двойное убийство — Земфиры и молодого цыгана — совершено им совсем не в ослеплении страсти; оно вытекало из его мстительного характера и эгоистических побуждений. Устами старого цыгана произносится в финале поэмы приговор над эгоистическим индивидуализмом героя:

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46